Совершенно новое понимание – у каждого свое отношение к этой войне. Никогда раньше я не сталкивалась с тем, чтобы черное и белое все видели по-разному, в каких-то совершенно своих оттенках, пишет в своем материале для издания «ОстроВ» автор Ольга Кучер.
«А по-моему войска очень неплохо продвигаются», — говорит мой знакомый на какое-то мое сетование об этой войне. Не поспоришь – да, прав. Но в моем вздохе было ведь не о том, что боевые действия идут медленно, а о том, сколько жизней ложится на эту страшную плаху, сколько разрушенных судеб, калек, сиротств, несбывшихся надежд. И говорить что-то бесполезно, потому что он видит войну именно такой – ход, темп и скорость боевых действий как в учебниках о военном деле, и все происходящее ему кажется приемлемым, потому что никак не касается его и его семьи.
«А обо мне кто-то думал, чтобы я думала о них?» — на какую-то мою фразу о пострадавших парирует моя знакомая. И тоже права, потому что действительно в 2014-м они карабкались как могли, собирая уголь и продавая его за копейки, выискивая любую возможность выжить в поселке без газа, воды, света, связи, продуктов питания и средств к существованию, находясь под постоянными обстрелами, получив ранение от растяжки. И пройдя через все это она не готова пускаться в причитания по страдающим сейчас, потому что сама прошла все это – подвалы, обстрелы, еду на костре. И у нее своя правда в понятных оттенках, с которыми не поспорить, хотя она не желает никому зла и повторения своей судьбы.
«Только бы не забрали сына», — говорит моя знакомая. И она против войны в принципе, но большей частью, чтобы в этой войне не нашлось места мужчинам ее семьи, мужу, сыну, племеннику, зятю. И она готова сдавать деньги и кровь, помогать всеми силами другим военным, лишь бы избавиться от этого гнетущего чувства тревоги по своим мужчинам, которых она прячет от этой войны самым унизительным способом, не выпуская из дома, запрещая брать телефонную трубку, открывать двери и выходить за порог.
И таких как она тысячи – тех, кто за победу, за конец войны, за скорое прекращение всего, но так, чтобы любое решение никак не коснулось конкретно их семьи, их мужчин, их размеренной и понятной жизни.
«Боже, какое несчастье у людей», — едва не плачет знакомая на сюжет о взрыве газа в Подмосковье. Я в эту же минуту рядом листаю Телеграмм с кадрами разрушенного Мариуполя, и сама жизнь иронизирует над нами в эту минуту. Моя знакомая плачет над одним разрушенным подъездом в Подмосковье, в то время как тысячи людей оказались без жилья в Мариуполе, скованные завалами и смертью. И таких как моя знакомая тоже много – понятно и привычно сочувствовать чему-то одному, резонансному, но это глобальное горе рядом взрывает мозг, вытесняется каким-то инстинктом самосохранения и не принимается как страшная правда. Тем более, что разрушенный газом подъезд в Подмосковье показывают по всем каналам целый день, а про Мариуполь… — он же дальше Подмосковья…
«Объясни мне, почему все хохлы так ненавидят нас», — в который раз задает мне один и тот же вопрос подруга-москвичка. А ведь я ей сбросила сюжет совсем о другом, но она увидела в нем не погибших украинцев, а странную и непонятную ей ненависть к русским, которая ее пугает и кажется ей несправедливой.
«В моем отделе всегда работали хохлы. Мы отмечали вместе все праздники и никогда не испытывали к ним ненависти, почему они ненавидят нас? За что?» Это как классовое расслоение, которого она не может понять. Как будто ты вложил что-то хорошее, но в ответ получил сжатый кулак, вместо обещанных дивидендов симпатии. Я объясняю, что ненависть понятна – в дом твоих соседей пришло страшное горе, имя которому Россия. И эта ненависть от потерь и бессилия переносится на всех жителей России. Но моя подруга будто не слышит и повторяет раз за разом: «Но мы же никогда не относились к ним плохо, а они как дикари». И это какой-то тупик, в котором нет выхода. Она говорит о каких-то давних обидах, штампах вроде «Москоляку на гілляку» и ждет понятных и рациональных пояснений всему.
«Ты лояльна ко всему происходящему. Как давно ты ходила на митинги против агрессии России?» — засыпает меня вопросами мой приятель в маленьком селе под Киевом. На любую мою фразу меня ждет тирада о потерях украинского народа, справедливая в принципе, но вряд ли уместная ответом на мою просьбу сообщать нам иногда, что он жив. И я не знаю, что говорить в этой ситуации. Просить прощения, обостряя гнев? Молчать виновато? Спорить о чем-то?
«У нас тоже мобилизовали на работе, но мы откупились одним техником», — говорит знакомый. Погоны дают ему возможность передвигаться по городу без опаски, но даже его работа не гарантирует ему спокойствия в этой ситуации.
«Мы ведь тоже уехали в 2014-м. Все лето жили у родни. Когда вернулись, не было стекол во всей квартире, а на работе не платили еще полгода. Но даже тогда я не испытывала ни к кому ненависти. Почему же сейчас нас ненавидят все?». И я не знаю, что говорить. Действительно, многие луганчане отмечают, что в очень похожей ситуации восемь лет назад не испытывали ненависти ни к кому. Жили, боролись, боялись, испытывали лишения. Но так чтобы ненавидеть так, как ненавидят сейчас нас — вряд ли. Даже в самые страшные минуты не было ненависти. Что сейчас происходит такого, что раскол есть в каждой семье, в тех отношениях, которые были дружескими и проверенными годами? И что нужно говорить в ответ на все, что льется на тебя – упреки, ненависть, непонимание.
Что я чувствую? Вину, что мы в какой-то мере причастны ко всему. Но не думаю, что это тот оттенок белого, который чувствуют здесь все. Это оказалось очень уникальным ощущением, которое даже понимают не все. Никогда я не чувствовала радости, что кому-то сейчас будет как нам, что кто-то испытает и пройдет через то, через что прошли мы. Хотя для сохранения своей психики даже эта грань чувств неправильная. Даже в Киеве парочки целуются в парках, потому что весна. И люди ходят за руку так, как ходили всегда, как будто нет разрушенных городов, трагедий, слез, несчастья и сирот. Жизнь берет свое в любых обстоятельствах, на которые ты не можешь повлиять никак.
«Я аполитична и не вступаю в разговоры ни о чем, хотя порой очень хочется», — говорит мне подруга. И я искренне завидую ей, потому что не говорить, не воспринимать, не думать и жить как раньше — это тоже талант. Жить как раньше, отгородившись от всего. Я знаю много таких людей, кто намеренно не пускает в свою жизнь негатив в виде фотографий, новостей, горя. Я хочу так. Но не могу и отчего-то мне кажется, что моя позиция более человечна.
