Родом я из Мариуполя. После Майдана, поздней весной 14-го года пошел добровольцем в ПС. У меня двое маленьких детей: сыну — 10 лет, дочке — 4,5 годика. И я, наблюдая ту реальность, которая происходит в стране, и моем городе, тогда уже понял, что русские никакие нам не братья.
На фронт я попал в средине июля 14-го года. Тогда военных должностей у нас как таковых не было. Да и оружие было самое разное. И самыми значимыми моментами того лета для меня были Саур-Могила и Иловайск. Под Саур-Могилу я попал вначале августа. Мы стояли между двух поселков, названий не помню, но ниже Тореза. Там я пробыл 4 дня и видел немало потерь. А затем в десятых числах августа нас перевели в сторону Иловайска. Первые штурмы там показали, что это дорога в один конец: людей гнали вперед, а затем шла техника, потому что ее жалели. Зато у парней, которые были под Иловайском, в глазах горел огонь – все хотели поскорее освободить территорию. Я не видел в них страха или отчаянья, а именно какую-то силу, которую сейчас редко в ком увидишь.
Те несколько суток, которые я пробыл в том районе, мне очень запомнились. Мы пытались ходить штурмовать город. Во время одной из таких попыток погиб муж Тани Чорновол Коля Береза. У нас было задание освободить дальнюю посадку, которая была приблизительно на расстоянии 850 метров от нашей позиции, и зайти с фланга. Выполнять его мы пошли без какой-либо артподготовки и несмотря на то, что знали, что там есть вражеская техника. Но все закончилось тем, что когда начался обстрел, все бросились бежать, сломя голову. Потому что лупили они очень мощно. Я думаю, что с нашей стороны были ошибки руководства, но надо понимать, что наша страна никогда не воевала, а с той стороны работала действующая российская армия, которая видела не одну войну. В общем, мы не зачистили посадку, а отошли.
В районе 20 чисел августа нас перебросили на широкинское направление под Мариуполь. Потому что там была явная угроза со стороны противника. Тогда «Азов» выбил сепаров из города. Они ушли на Безымянное, и мы заняли низ Широкино вдоль моря. «Азов» менял нас каждые 7 дней. Прослужили мы там почти полгода, периодически случались бои.
Потом нас перебросили на Гнутово. Это был март 15-го года и служили мы там до начала июля 15-го. Второго июля я с группой разведчиков из 8 человек находился в селе. Через Коминтерново шла одна тропа, которая практически никем не была прикрыта, поэтому мы оставили секрет на озерах, чтобы контролировать такие тропы, где никого не было.
И поставили в нем двоих человек с позывными Сад и Фабр, а сами отошли назад в Гнутово. Помню, только собрались чай заварить, — и тут срабатывает рация. Слышим, что идет стрельба. Расстояние большое и из-за помех ее почти не слышно. И тут на телефон, сейчас уже покойному Сереге Шилову, Грину, — командиру второй роты 8 батальона ДУК «ПС», дозванивается один из наших бойцов из секрета. Они увидели группу из 15 человек, которая двигалась по балке.
Когда наши поняли, что по рации связи нет — решили вступить в бой. Если бы не было секрета и не сработали наши ребята, то эта группа зашла бы в Гнутово и попала на наш блокпост. Что бы они там могли натворить, можно только представить. Когда наши бойцы убили одного из противников, сепары начали зажимать их поближе к посадке.
Фабер успел отзвониться по телефону, несмотря на роуминг, денег хватило, чтобы сказать, что нужна помощь. Мы, 6 человек, сразу же прыгнули в джип и «полетели» по координатам, которые нам дали наши парни. Как потом оказалось, на минное поле. Удивительно, что нам удалось проехать в его центр. Мы выскочили из машин и начали загонять россиян дальше к посадке.
Они бросали своих раненых и бежали. Когда мы отогнали их за посадку, они начали отступать в кукурузные поля, которые были за ней. Нам, может, надо было остановиться, но во время боевых действий хочется результата, поэтому мы втроем с ребятами ринулись в посадку – и там случился взрыв. Мы подорвались на МОН-50. Я упал, из ушей пошла кровь.
Понял, что ничего не слышу. Увидел рядом раненого Сада, он был без броника и ему в живот попали осколки, очень сильно разорвало ногу, ранило шею. Я хотел подняться, чтобы найти автомат, но ноги были повреждены – не слушались. Еще, как выяснилось уже потом, два осколка попали в голову. А глаза спасли тактические очки, разлетевшись на куски.
Я лежал, а потом почувствовал, что меня кто-то тянет. Это был пацаненок из 131 разведбата. Он со своими сослуживцами услышали стрельбу по рации и заскочили на БРДМ. Приехали за нами — и повезло, что успели забрать. Я потерял сознание, и меня с остальными эти парни погрузили на машину, и увезли. А через 5 минут, как нам потом рассказали, на поле заскочила сепарская «бэха» и начала поливать все, что можно. Но тех 15 человек мы отогнали, то есть они отступили. Мои ребята все выжили.
Меня сначала отправили в БСМП в Мариуполь, потом в Мечникова. Обе ноги были переломаны. В Днепре все прооперировали, позашивали. Вытащили осколки из колена, но еще два там осталось, которые нельзя было достать. Тоже самое с лицом: один осколок остался под глазом, второй – у виска. Я за ними наблюдаю, делаю рентгены, но никто пока не берется их извлечь.
Реабилитация у меня заняла 3 месяца. В октябре 15 года я вернулся в ПС и снова в Широкино. А на Новый год мы стояли околого Водяного, которое в районе Мариуполя.
Яркая история случилась летом 16-го года, 27 июня, когда мы с ребятами взяли 8 человек в плен. Вообще, у меня есть опыт в разведке. Я – прапорщик, и еще в 89-м году служил в разведбате десантных войск. А сейчас есть люди, которые со мной воюют третий год, которые меня знают и доверяют, как и я им. Мы лазим везде, фотографируем, снимаем, записываем, слушаем, смотрим, то есть делаем спецоперации.
Однажды мы проникли на вражескую территорию между Саханкой и Ленинским, нас было трое. Нашли сепарскую связь и хотели к ней подключиться, но у нас не было специалиста, поэтому мы не стали оставлять неумелые следы. Мы понаблюдали за их позицией, посчитали, что там было 22 сепара — и вернулись обратно. По прибытии я доложил обо всем своему комбату. Мы с ним поехали к генералу Федорову.
Я и ему все рассказал, он сделал огромные глаза и сказал, что это невозможно. Но, учитывая, что я всегда все снимаю, чтоб у меня были доказательства, что я не придумываю, я скинул видео начальнику разведки сектора. Когда они его посмотрели, генерал спросил, могу ли я разработать план зачистки этой сепарской позиции. Я ответил, что за сутки разработаю операцию.
Мы обмозговали все действия с моей группой, но воюя три года, я мало кому верю. За это время меня много раз предавали. Есть много тварей, которые стучат и за деньги сливают информацию. Я пришел к генералу и рассказал, где надо расставить людей для выполнения задачи. Показал точку, в которую должен провести всю группу и сказал, что в 3,30 ночи запланирован штурм. Пройдя 550 метров по открытому полю, я должен был зачистить вражеский блокпост. Учитывая условия, у меня должно быть, как минимум, 4-кратное превосходство над противником. Я понимал, что мы идем на риск, потому что будем двигаться по открытой местности, но рисковать было необходимо, потому что тот вражеский ВОП мог очень мешать нам жить. Но я тут же сказал генералу, что у меня нет доверия к нашим. Мы сейчас позовем начальника штаба – информация пойдет дальше, и кто-то где-то обязательно настучит о нашей операции.
Однако штурм все равно утвердили. Его одобрил Муженко. Командование дало мне людей: 54 разведбат, 73 центр спецопераций и сообщило, что я должен пойти, штурмануть, победить, взять пленных и дать возможность зайти туда нашим войскам. В результате — я ночь не спал, было плохое чувство, что нас сдадут — и я перенес время на 12 дня, при этом никого не предупредил. Хотя, как оказалось дальше, нас слили в этот же день, когда мы поговорили в Генштабе. И сепары сделали нам тройную засаду: посадили по 11 человек в каждой посадке по нашему маршруту.
Когда мы утром загрузились и сели в машины, мой командир батальона, позывной Червень, сел за руль и газанул так, что я выпал из машины. Меня поймали за ногу — и я ее вывернул. Становиться было больно, но я завязал ее плотно шнурками и все равно повел группу. Когда мы присели отдохнуть, я своему старшему сказал: " Миха, у меня плохое предчувствие, что не надо вести туда всех разведчиков. Надо пойти маленькой группой вперед, а остальные досидят до темноты и понемногу, по 5 человек, будут идти следом. В итоге я взял четырех разведчиков из 54-ки и пошел первым.
Уже после того, что случилось с нами позже, мы узнали, что пока мы там все решали, за нами уже давно наблюдали враги, но не трогали, ожидая, что мы зайдем поглубже. А план у них был такой: позволить нам зайти на поле, там бы они с трех сторон зажали нас в кольцо, а сверху накрыла бы арта. Мы разбегаемся — и нас ловят, как сороконожек.
Я дал бойцам, с которыми пошел вперед, инструкции, как мы передвигаемся, что идти они должны в 15 шагах от меня и слушать, все, что я скажу. Когда я пошел по балке и вошел в кусты -увидел леску. Подумал, что ведь вчера я был на этом же месте, но там ничего не было. Развернул кусты, а там висит ОЗМка — противопехотная мина, которая запрещена всеми конвенциями. Я показал своим парням знак, что стоп и присели, сам обошел место с миной.
Там же обнаружил старые окопы, заглянул туда, а там лежат мешки с минами. Я подумал: «Ох ты ж блин, откуда такое?» Оказывается, что сепары думали, что мы пойдем в 4 вечера, они успеют укрепиться и кругом понапихают мин. Затем я услышал голоса в посадке. Снял с предохранителя оружие, развернул руками камыши, а оттуда мне в голову уткнулся автомат. Я увидел силуэт в «жабе» (камуфляж), по которой было ясно, что это россиянин. И я понимаю, что автомат не успею поднять, он выстрелит – это секунда дела.
Но то, что случилось дальше, я считаю только какой-то необъяснимой помощью свыше, потому что я сам был не свой. Когда я иду на выход, то надеваю трофейную сепарскую форму, а еще я ведь разговариваю по-русски, и учитывая это все, я просто начал громко орать на этого парня с автоматом у моей головы, прикидываясь тоже сепаром, что, мол, собака, ты на кого ствол поднял? И кто тут старший? Я знал, что в Саханке стоит их девятый полк и начал, оперируя знаниями, давить на врага. Вижу, что он растерялся и не может понять, кто я на самом деле такой.
В итоге я с ним зашел в посадку, а там увидел еще 10 человек. Вот тут я подумал, что мне хана. Но решил не останавливаться и продолжить себя спасать, ломая комедию. Старшим, а точнее командиром взвода, назвался молодой парень, по говору – россиянин. Но в тот момент, когда он представлялся, прибежали мои парни, а они все в «Мультикамах» (камуфляж), черных очках. А тот парень, который вел меня под стволом, уже опустил автомат, но увидев моих парней начал кричать, «укропы» – а я тут же стрельнул ему в голову. Еще подстрелили десанта рядом – он был в голубом берете и тельняшке. А остальным прошелся по ногам, убивать я их не хотел.
Я кричал им: «Собаки, лежать, иначе сейчас вас всех тут перебью!», правда, с перепугу и мои попадали на землю. Они вообще в шоке были от того, что происходит. Но я дал им команду занять круговую оборону, а сам, как мама паучиха, затянул в окоп 9 сепаров. Сказал выбросить все, что у них есть: оружие, гранаты, и они повынимали все вещи, в том числе ножи и документы. Я вспомнил, что у меня лежит красный скотч, которым мы обычно мотаемся, когда идем на задание, чтоб распознать, где свой, а где чужой.
Но в этот раз мы не мотались, потому что должны были идти по полю, и красный, отблескивая на солнце, был бы хорошей мишенью для снайпера. Я достал из разгрузки целый рулон — и начал пеленать им руки. В этот момент у них заработала рация, один кинулся бежать и начал стрелять в меня, оружием, которое не сдал. Но его положил пулеметчик из моей группы. А по рации кричали: «Белка, белка, что у вас происходит?», — сепары услышали стрельбу и заволновались.
Я подошел к старшему и пообещал ему, что он выживет, и остальные тоже, что мы их просто обменяем на наших пленных, но ответить по рации он должен так, как надо нам, что все нормально. Он ответил, но ему не поверили. Сказали, что знают, что в их сторону пошло 5 «укропов». В результате сепары догадались, что здесь их сотоварищей взяли в плен, и решили вызвать на своих же арту — с целью положить нас. Я слышал по рации, как артиллеристы отвечали, что там же наши, а командир 9 полка сказал, что ему на это пофиг, но надо, чтоб ни один «укроп» не ушел с поля.
Как раз в этот момент откуда-то напротив из посадки по нам начала работать ДШК. Это 12,7 калибр. Я сказал пленным: «Детки, вы слышали, как вас хотят убить, а вы мне нужны живые. Сейчас по одному поднимаемся и на четвереньках начинаем ползти в балку». Когда мы начали выбираться, в нашу сторону выскочили три моих пацаненка, из тех групп, что должны были идти позже — Амур, Кок и Тягач. Они были с пулеметами и спросили, откуда огонь, я сказал, что огонь по центру и с двух сторон. То есть нас начинают зажимать. Сепары пошли из Саханки на захват. Но наши пулеметчики начали давать ответный огонь и «дашка» заткнулась.
Мы все начали выбираться оттуда, потому что понимали, что сейчас будет минометный обстрел. Картина была такая: я положил под себя 8 вражеских автоматов, сам полз по полю, а впереди меня стадо из 8 пленных – и я, как пастух, гнал их вперед. Но мы не успели уйти – обстрел из 120-ки застал нас врасплох. В итоге сепары равняли это поле часов до 9 вечера. Они боялись, что мы там закрепимся, поэтому сносили все. Но мы вышли. Уцелела вся группа и 8 пленных, которых мы передали в СБУ, я же для себя снял их на видео.
Эти пленные нам и рассказали, что пришла информация от «крота», что в 4 часа дня будет идти группа из 100 человек, но никто не думал, что мы попремся в 12. А дальше вышло так, что мы с парнями попаkи в одну из центральных засад, сепары начали несогласованный штурм, а наши пошли их выдавливать и противник ушел, понимая, что сейчас сами попадут в окружение. Еще одна их группа, пошла внизу Саханки, там, где сепарская высота «Береза», и наткнулась на нашу морскую пехоту, там завязался бой. В общем, у сепаров был день неудач? и ушли они с потерями. А мы из 11 человек восьмерых взяли в плен, троих убили. Это была одна из самых успешных моих операций.
РУКА У МЕНЯ, ПРАВДА, НЕ ОЧЕНЬ РАБОТАЕТ, НО Я ВСЕ РАВНО ВЫЧУХАЮСЬ — И ВЕРНУСЬ НА ФРОНТ
В сентябре 16-го года я перешел в разведроту в 54-ке, там стал командиром взвода. С 54-ой мы освобождали Водяное и простояли там всю зиму, а оттуда нас перебросили на Широкино. И еще одна удачная операция была как раз в Водяном, 8 октября 16 года. Я и еще 6 бойцов: Кок, Шроль, Якут, Молодой, Сад, Фара пошли проверить территорию в районе Водяного – и наткнулись на сепарский патруль. Сразу же одного из них убили. Другой раненый ушел в посадку, третий оказал сопротивление – и его тут же застрелили. А четвертого мы взяли в плен. Его звали Миша, позывной Фил. Оказалось, что это главарь их ВОПа Дерзкий. Этот ВОП — аппендицит, который всем нам мешает.
Я когда Мишу взял, он сразу кричал, что застрелите меня, а я ему сказал, что пойдет на обмен. Мы его досмотрели, я снял его на видео, он дал нам информацию, что у них там и как: какое вооружение, сколько человек на их ВОПЕ и так далее. Но когда я залез ему в карман, извлек оттуда ордена за Саур-Могилу, за Славянск. Миша оказался сепарской шишкой – орденоносцем. Его я тоже передал в СБУ.
А 22 ноября я получил второе ранение, когда мы втроем, с Марьяном Каптованцем, позывной Молодой, и Сергеем Кладько, позывной Борец, патрулировали территорию между Широкино и Водяным.
Впереди шел Борец, просматривал под ногами, нет ли растяжек и мин. Я шел справа от него – контролировал посадку. А слева от меня — Марьян просматривал камыши. Мы прошли почти километр в сторону все той же позиции «Дерзкий», и вдруг я увидел, что на дереве висит Мон-50, накрытая мхом. Я показал условный знак остальным о мине. Борец сразу лег на пол. Марьян держал камыши, а я думал, что это растяжка, ее я бы снял, и мы пошли бы дальше, но увидел колпачок, а он был на электродетонаторе. То есть сепары сидели в 30 метрах и ждали, когда мы сделаем еще 4 шага, чтоб взорвать. Но, когда они поняли, что я увидел мину, раздалась пулеметная очередь.
Марьяну сразу попали в глаз. По мне прошло по рукам, ногам, броне. Борцу пуля прошила плечо навылет, он покатился в посадку. Я упал и начал стрелять. У меня был телефон в кармане штанов, на правой ноге, и пуля попала в него. Вырвала мне кусок мяса, а штаны загорелись. Рука у меня не работала. Я звал Марьяна, но увидел, что у него нет даже признаков судорог, понял, что пуля попала в мозг – и он умер мгновенно. Тогда я заполз за кусты и начал стрелять. А штаны горели так, что я не мог понять почему, то ли там трассер застрял, я не совсем мог отдавать отчет, что происходит. Над головой пролетали пули, прижимая меня к земле.
Я по рации вызывал огонь туда, где стреляли. Рассказал, что у нас потери, я ранен. Но начал терять сознание и решил, что надо лезть за гранатой, чтоб подорвать себя. У меня не хватило сил вырвать зубами чеку, в итоге я разорвал себе губу. Но ко мне подбежал Борец, спросил, куда я ранен. Навязал свой жгут, потому что мой сгорел вместе с аптечкой. Я сказал ему, чтоб он забирал рацию и уходил, а он ответил, что меня не бросит. Тогда я закинул на него автомат, он потащил меня и кричал в рацию, что все, кто нас слышат, чтоб давали огонь по координатам, потому что нас продолжают обстреливать.
Затем я облокотился на него понадежнее — и у меня открылось второе дыхание, а вообще, я думаю, что это было состояние шока, но мы побежали. Нам навстречу вышли наши разведчики, и в этот момент с правой стороны посадки в нас пустилась стрелять вражеская «дашка». Мы припали к земле. Возле меня было двое наших разведчиков — Сад и Маури. Пацаны начали давать ответку, чтоб я мог как-то уползти, хотя я уже практически ничего не видел. Потерял много крови.
Ко мне подбежал еще один хлопец со второй роты и сказал: «Паук, я тебя буду нести». Но я сказал, что не надо, потому что за окопом, который там был, вижу наш «Хаммер». Я до него добрался и попросил, чтоб парни отвезли меня в БСП. Помню, как он выскочил на трассу, там стояла скорая «Ветерок», помню, как меня перегрузили на тачанку, начали резать штаны, рвать кофты, а дальше я отключился. В чувства пришел уже после реанимации в Мариуполе в БСП.
Сейчас восстанавливаюсь. Рука у меня, правда, не очень работает, но я все равно вычухаюсь — и вернусь на фронт. Я очень жду этого, потому что я никогда не прощу сепарам Марьяна. Это был молодой пацан, у которого осталось двое маленьких детей. А они, собаки, не понимают, что делают. Они думают, что Путин им поможет, но им никто не поможет. И пленных я больше брать не буду. Враг, который пришел на мою землю – это мой враг, это человек, который осознанно пришел убивать украинских солдат, и я считаю, что он должен быть уничтожен.
PS: Недавно Руслана наградили орденом «За мужество» III cтепени.
