Половину из чуть более сотни часов налета за этот год лейтенант Константин И. налетал на Донбассе.
«Война началась, когда я был курсантом, учился на втором курсе... Недалеко возле университета был аэродром. Каждый день мы видели, как вертолеты возили раненых, как они осторожно заходили на посадку, максимально быстро летели назад... Именно тогда я понял, насколько ответственную, но вместе с тем благородную профессию выбрал».
Константин хотел поскорее стать полезным войску. Поэтому не просто смотрел на полеты будущих коллег, но и старательно готовился к самостоятельным вылетам. Уже через два месяца после выпуска юный офицер полетел выполнять задание в район боевых действий, первым из однокурсников. 23-летний парень был самым молодым авиатором на фронте.
— Летчик должен знать все по максимуму. Это и физика, и химия, математика, и даже психология и история... Теория в авиации не менее важна, чем практика. Никогда не знаешь, что именно тебе понадобится, ситуации бывают разными... — размышляет Константин. — Попав на Восток, понял, что зубрил теорию не напрасно. Та же психология, к которой мы немного скептически относились в университете, пригодилась, ведь вертолетчикам часто приходится работать с людьми, местным населением. Мы нередко приземлялись в местах, где были по-разному настроенные люди, и нужно было найти с ними общий язык.
Задания на фронте у молодого лейтенанта были не менее серьезными, чем у опытных подполковников. «Скидка на возраст на фронте не предвидится», — шутит парень.
— Эвакуировали раненых, выполняли разного типа разведку, перевозили десантников... Помню, как впервые залетели в район АТО. Была ночь, напряженная тишина, все молчат, радио молчит, все световые сигналы выключены. Летим, а тут вдруг кто-то подскакивает, а потом садится со словами: «А нет, показалось». Летим дальше, а тут... что-то падает в вертолете. Все тут на нервах, проверяют приборы, смотрят друг на друга... Но такая нервозность была только в первые вылеты, потом все привыкли, и стало значительно спокойнее, — вспоминает Константин.
Общее количество спасенных раненых лейтенант не подсчитывал. Говорит, что за один полет эвакуировали по 5-6 человек, из них один или двое могли быть в критическом состоянии.
— Полеты на спасение людей — одни из наиболее ответственных. Нужно лететь максимально осторожно, ведь люди могут быть после операций, в критическом состоянии. И одновременно нужно лететь максимально быстро. Медик забегает в кабину и кричит: «Ребята, давайте быстрее, времени мало!» Начинаешь лететь настолько быстро, насколько это позволяет сама машина. Снижаешься, чтобы враг не заметил, вертолет начинает трясти. Медики говорят: «Не трясите, не довезем!» Соответственно не остается ничего другого, как на свой страх и риск набирать высоту. Ты понимаешь, что либо пан, либо пропал, и думаешь только о том, чтобы раненым ребятам было легче. На самом деле такие полеты не только физически, но и морально непростые. Тяжело смотреть на ребят: кому руку оторвало, у кого-то полтела нет... Но когда позже узнаешь, что тяжелый раненый выжил, это вдохновляет на дальнейшую работу, и уже не чувствуешь усталости...
«А медики не боялись с таким молодым пилотом летать?» — спрашиваю офицера.
— А разве молодость — это какой-то изъян? В воздухе все звания равны. Говорят, что у каждого летчика свой почерк. Это трудно объяснить словами, это можно почувствовать только в небе. Мне было очень приятно, когда отмечали, что с нашим экипажем летать комфортно. Так же и у каждого вертолета есть своя душа. Абсолютно одинаковые борта с одинаковыми агрегатами могут вести себя по-разному. Возможно, именно поэтому мы и даем своим бортам имена, ценим их, бережем, разговариваем с ними. На фронте я летал на своем любимце — борту с именем «Солнышко». Я всегда перед полетом приходил его погладить, похлопать... Несколько раз этого не сделал, и было несладко...
Лейтенант делится, что интенсивность полетов на фронте очень высокая. Вылетаешь в четыре-пять утра, а вернуться можешь в полночь. Экипаж могли поднять в любое время.
— На самом деле даже такая банальная, на первый взгляд, задача, как перевозка личного состава, во фронтовом небе является крайне опасной. Полеты часто проходили в трех километрах от вражеских позиций. Для летательных аппаратов — это критическое расстояние, особенно летом. С воздуха практически ничего не видно, враг может спрятаться в лесополосе или в складках местности. Константин рассказывает, что у молодых летчиков есть два «пунктика» — полет над альма-матер и над родительским домом.
— Я из совершенно обычной семьи. Папа — водитель, мама — медсестра. Когда я подростком говорил, что хочу стать летчиком, они думали, что это юношеский максимализм. Но в пятом классе я пошел в гимназию с военным уклоном, где офицером-воспитателем был бывший летчик Войтенко, затем поступил в военный лицей имени Ивана Богуна. Тогда родители спрашивали: «Зачем оно тебе надо, сын?» Ответил: «Как зачем? Чтобы военным летчиком стать!» Когда поступал в ХНУВС, вопросов уже не возникало. Я еще в юности пережил разлуку с родным домом, но когда над ним пролетаю, чувствую особое волнение и в очередной раз убеждаюсь, что выбрал лучшую профессию... — признается молодой летчик
P.S. Сейчас лейтенант ждет назначения на должность штурмана звена. Впереди у него много полетов — как тренировочных, так и боевых, и свой первый экзамен он сдал успешно во фронтовом небе.
Анастасия ОЛЕХНОВИЧ,
